GOTHAM готэм

Carol Kane

---

люди видят то, что хотят видеть. а в большинстве случаев — то, что им скажут видеть.
досье

- имя:
Gertrude Cobblepot | Гертруда Кобблпот, но просит произносить свою фамилию как Капелпут
- возраст:
62 года
- раса:
человек
- сторона:
Своего сына.
Домохозяйка
- навыки:
Особая материнская любовь
Создание уюта в доме и приготовление вкуснейшего печенья
- артефакты:
700 фунтов очарованиячеловек не меняется на протяжении жизни, он просто становится все больше похожим на самого себя
страницы жизни- общая информация:
Когда ты появляешься на свет, то твои родители и родственники просто уверены, что всё в жизни ребенка будет замечательно. Матушка и отец Гертруды не были исключением. Родительская любовь безусловна и слепа, а так же Когда ты появляешься на свет, то твои родители и родственники просто уверены, что всё в жизни ребенка будет замечательно. Матушка и отец Гертруды не были исключением. Родительская любовь безусловна и слепа, а так же способна заставить поверить в себя. Будущая миссис Кобблпот приложила максимум усилий для того, что бы не разочаровать любимых унылым видом. Как говорится, никто из родителей не знает, в каком отчаянии побывали их дети. Сначала для Гертруды не было никого ближе мамы и папы, к ним под крыло девушка бежала, чтобы набраться сил и понять, что жизнь прекрасна, несмотря на все неудачи, промахи и предательства. Ребенок быстро смекнул, что нет ничего дороже семьи.
Дети растут, растут так же и их запросы и меняются планы на жизнь. Раньше Гертруда мечтала о том, что будет всегда-всегда вместе со своими прекрасными родителями, а если когда-нибудь сама станет мамой, то непременно будет жить в семейном маленьком особняке вместе со своими стариками, мужем и ребенком. Это была безупречная модель её мира, где царит гармония, понимание и счастье. Вот только одного девушка не учла: люди смертны, и смертны они внезапно. Долгое время Гертруда пыталась оправиться после кончины родителей и попыталась или же так совпало заглушить свою боль в создании своей собственной семьи.
Она не называет его по имени и упорно поправляет каждого, кто называет её миссис Кобблпот. Гертруда ненавидит любого вида насилие, не любит причинять себе же боль глупыми воспоминаниями мнимого, но все же счастья. Гертруда Капелпут. Она бы оставила девичью фамилию, но ради своего сына, ради Освальда, которому подарили жизнь она и тот мерзкий мужчина, женщина готова была терпеть всё, что угодно. Муж ушёл, бросил её со своим сыном, оставил свою кровиночку, променяв семейный уют на раскрашенную шлюху. Гертруда бы непременно бросилась с моста, но быстро сообразила, что теперь она несет ответственность за ребёнка. Конечно, мечта не сбылась: семейное гнездо было продано после смерти родителей, а молодая и на тот момент полная в своём составе семья переехала в квартирку почти в центре Готэма. После бессовестного предательства, женщина уже и не думала о переезде, решив все силы вложить в сына и его воспитание.
Родительская любовь безусловна и слепа. Её сына дразнили из-за походки, но Гертруда каждый день повторяла Освальду, что нельзя судить людей по внешности. Самое главное, как они относятся к своим родителям, умеют ли работать и доброе ли у них сердце. Женщина вложила в ребёнка всю свою безграничную любовь, старалась дать самое лучшее воспитание, подбадривала, не разрешала отпускать руки. У Гертруды не осталось оплота, куда бы она всегда могла вернуться, но женщина искренне желала того, что бы её сын никогда не потерялся в этом мире. Материнская любовь бескорыстна и живет в сердце женщины вечно. Гертруда, как обладатель безупречных манер, привила правила этикета и Освальду. Её мальчик был всегда очень элегантно одет, очень вежлив и никогда не хамит окружающим, а вот чужие дети шокировали и пугали своими поступками и словами. «Мой сын не такой, он безукоризненно ведет себя»: тихо выдыхает женщина, глядя, как хулиганы привязывают к хвосту кошки консервные банки.
Она и не заметила, как Освальд вырос. Для родителей ребёнок всегда остается ребёнком, несмотря на возраст. Гертруда панически боится остаться одна, поэтому с навязчивой заботой и сильной обидой упрекает сына, когда тот пропадает надолго. Но обида этой женщины не длиться дольше пяти минут, ибо после слёз на её губах вновь улыбка, а перед Освальдом стоит кружка с чаем и его любимое печенье.
Несмотря на всю боль, которую причинил человек, которого она любила, Гертруда не против пофлиртовать с мужчинами, но делает это каким-то своим, особенным методом. Она - открытая книга, она всегда честно ответит на любой вопрос, если располагает какой-либо информацией, потому что где-то в глубине души всё ещё верит в светлое и доброе. Гертруда по-детски наивна, впечатлительна и ранима, хоть и порой пытается это скрыть. Но, несомненно, её слабость заключается в сыне. Кто-то может часами говорить о картинах, кто-то о работе, а она - о сыне. Конечно, Гертруда не замечает ничего отрицательного в Освальде, потому что её мальчик просто безупречен, но искренне недоумевает, почему клубный бизнес так жесток и по какой причине её дорогой ребёнок подолгу не появляется дома. Хотя, когда сын появляется на пороге, то ни о каких переживаниях не может быть и речи. Неудачи Освальда Гертруда принимает, как свои. Его боль она чувствует, потому что она - мать, а матери о таком узнают сразу же. Но не стоит считать, что чувства к сыну односторонние. Нет. Миссис Капелпут прекрасно видит, как сильно её любит сын. Когда были тяжёлые времена, именно Освальд ставил свою мать на ноги, стараясь из-за всех сил показать женщине, что жизнь не закончилась, а Гертруда - самая лучшая мама на всей планете. И до сих пор, вспоминая это, она украдкой утирает слёзы умиления батистовым платочком.
Иногда любовь детей такая же бескорыстная.это дар - иметь возможность знать человека так много лет.
заключение- основания приема:
Выбор недели // 8.03 – 15.03 //
- связь:
У вас уже все есть х) кроме почтового адреса
- пробный пост:

Свернутый текст

Эми была очень чувствительна к различному рода насилию, несмотря на то, что все её рецепторы переживали время полного отказа. Эми мыслила, говорила, передвигалась, видела, но не чувствовала. Ей было все равно, если в живот воткнут нож или пальнут дробовиком. Главное, что бы не в голову, а остальное можно скрыть за одеждами или залатать, несмотря на то, что плоть вряд ли когда-нибудь зарастет. Эми Дайер могла бы ничего не бояться, но не так уж и просто привыкнуть к жизни без страха, когда ты еще год назад умирал в мучениях, теряя сознание от того, насколько была напряжена нервная система.
А ещё ничто так не выводит из себя, как факт насильственного «закидывания» девушки в фургон с мешком на голове. Никому такой способ не был привычен, даже больным СЧС. В общем, подобное путешествие Эми сразу не понравилось, как и то, что было после. Эти белые стерильные кафельные стены, немного зеленоватый цвет ламп, которые, вдобавок ко всему, еще и мигали, причем так сильно, что, если была бы Дайер человеком, то слегла бы с мигренью на неделю-другую, а теперь только щурилась и недовольно кривила губы. Такого же цвета пол, такой же чистый, как и остальные поверхности. И чертова решетка, будто Эми попала вновь в центр реабилитации. Все те же скафандры на врачах, те же цепи, те же уколы. Было чертовски страшно, потому что была вероятность того, что больше отсюда девушка не выйдет. Никогда. И как бы Дайер ни пыталась привлечь внимание врачей, ничего не выходило, потому что от нее шарахались, как от чумной. Будто её боялись больше всего, а ещё не понимали причину наличия разума у Эми, потому что она несколько раз слышала шепот, когда работники собирались в небольшие группы и проходили мимо неё.
— Ты слышал? Она разговаривает и обладает разумом.
— Что это вообще? Как это возможно?
Все вопросы, конечно, игнорировали, чего-то явно ожидая. Своего лекарства Дайер не была лишена и получала нужные дозы в строго определенные часы, но перед этим девушку внимательно осматривали на наличие непонятно чего. И удивленно цокали языком, несмотря на то, что Эми буравила их тяжелым взглядом. На самом деле, это очень походило на центр реабилитации, девушке даже дали несколько книжек, чтобы не скучала, но после недели взаперти Дайер просто хотела лезть на стену и вопить не своим голосом, что ей надоели эти косые взгляды, шепот за спиной, постоянные осмотры и эта чертова мигающая лампа.
— Замените её уже, а!
Что и стоило предположить: голову повернули в сторону девушки, но никто не стал подходить. А потом послышался шум наверху, и всем как-то резко стало не до Эми Дайер. На самом деле, и она напряглась, потому что выстрелы не были союзником мирной и размеренной жизни. Оружие – всегда война, противостояние, насилие, разрушение.
— Вы куда? Выпустите!
Бросили, просто кинули на произвол судьбы. Поэтому Эми и забилась в угол, стараясь минимально выдать своё присутствие здесь. Кто бы ни стрелял, умысел его был ужасен. Здесь, в лаборатории, единственным оружием были электрошокеры, которые явно предназначались для единственной пленницы, которая была больна синдромом частичной смерти. И именно её первую насторожили и выстрелы, и грохот, и крики. Сбежать она не могла, но постараться сохранить свою мнимую жизнь была просто обязана. Наверное, когда ты жив, то не так сильно боишься смерти, пока не познал её истинную сущность. Не бывает безболезненной кончины, не бывает простой тьмы. За все люди расплачиваются: страданием перед вечным покоем, во время смерти или же восстают, причиняя боль не только себе. Дайер зацепила все три фазы: до, во время и после, поэтому отчаянно боялась умереть снова. Ей не хотелось. Зачем? Она ведь только начала все заново. Она вновь на поле, а не на скамейке запасных, и тут просто удар в самое сердце.
Эми Дайер замерла, вслушиваясь в резко наступившую тишину. Лучше уж было бы шумно, потому что в гробовом безмолвии было слышно, как щелкает и жужжит старая флюоресцентная лампа, как позвякивают колбы в зажимах от чьих-то мягких шагов. Эми Дайер молилась, как только умела. Она хотела жить хотя бы так, как могла. Хотела наряжаться в яркие платья, надевать красивые бабушкины кольца, ходить гулять и кататься на каруселях. Хотела читать и ходить под дождем, прокручивая воспоминания из предыдущей жизни. Мышечная память. Эмоциональная память. Тактильная память. Эми Дайер черпала из всего этого свой океан любви к жизни, потому что в этом и была вся суть. Что может быть прекраснее лучей солнца и капель дождя на лице? Запах цветущих полевых растений и ощущение прохладного морского ветра? В этой тишине бесчувствия многие сошли бы с ума, но Эми Дайер помнила какого это — быть человеком. Она оставалась одной из самых живых среди мертвых и вовсе не хотела умирать вот так: посреди лаборатории, в клетке, как загнанный зверь.

---