Гравити Фоллз встречал их теплым привкусом ностальгии на нёбе и ударивший в ноздри запахом хвои. Сердце болезненно-радостными спазмами начало сжиматься ещё на полдороги, когда они с Мейбл, словно им снова было по тринадцать, прижимались носами к стёклами и пламенно спорили о… да ни о чём, в сущности: о том, куда отправятся первыми; кто напишет Зусу вперёд другого; кто съест больше блинов в кафе у ленивой Сьюзан; отрастили ли прадяди бороды; сможет ли Ваддлс сойти за третьего близнеца... Словом, радостное воодушевление бурлило в крови весенним вином, разбегалось по телу потенциалами возбуждения и отдавалось где-то в рогах спинного мозга – спокойно сидеть на месте нереально было чисто физически, хотя они и не пытались даже. Наверное, если суммарно сложить эту беспокойную кипучую энергию, хватило бы на реактивную тягу к несчастному разваливающемуся автобусу. Автобусу, который тянулся с такой ничтожно маленькой скоростью, что Диппер готов был поклясться: он чувствовал, как между пальцами скользит песок времени, а он сам успел постареть на три десятка, а потом время зашагало в минус, создало тёмное вещество и… ладно, окей, включать режим королевы драмы было совсем не обязательно. Но, эй, сколько лет они не могли позволить себе вернуться в этот городишко, где самые чудовищные и загадочные вещи органично вписывались в привычное течение бытового русла? Сколько тщетно старались разглядеть приветы из Гравити Фоллз в шевелящихся тенях комнаты, в узорах на окне, в журчанье воды из-под крана? А как пытались ввести в семье традицию праздновать Летолуин? И теперь, когда они вырвались из плена адаптации к старшей школе, из цепких пальцев бесконечной череды экзаменов, когда подали документы в университет, они могли наконец вернуться в эту очаровательную обитель абсурдов и парадоксов.
Home sweet home.
Следующие шесть часов они, кажется, даже и не садились - летали только от одной точки А к другой точке В в духе дурной бесконечности.
Крайне скромная делигация у автобусной станции ознаменовало прекрасный день групповыми обнимашками и скупыми мужскими слезами радости. Наверное, этот бессмысленный куль щеняьей радости и неподдельной любви так и покатился бы в город – обрастать новыми людьми поверх новоприбывших, обоих Стэнов, Зуса, Гренды, Кэнди и Венди, если бы не было необходимости сгрузить вещи в машину и вообще в эту самую машину хоть как-то укомплектоваться. Сложнее всего было укомплектовать раздобревшего Ваддлса, который весил, пожалуй, больше своей хозяйки раза в три. Про равномерные округлые формы этого свинячьего дирижабля и говорить-то не следовало – каждый ощутил их на себе. Тема хорошего бекона к завтрашнему утру была как нельзя актуальна, а Мейбл наигранно надувала щеки и грозилась кровавой расправой всякому, кто пытался на эту тему отшутиться.
Их старая комната почти и не менялась. В ней словно бы застыл дух того сумасшедшего августа: покрывало с падающей звездой на кровати Мейбл, огромное количество стикеров с забавными мордочками животных на её стороне комнаты, выцветший местами плакат давно позабытого бойзбэнда; его половина с аккуратной стопкой старых книг, вырезки из местных газет и журналов, даже бинокль педантично висел на гвоздике над кроватью, словно они с сестрой отлучились буквально на пару часов в будущее, не больше. Никакого запаха затхлости или старой книжной пыли – вечных спутников приветов из прошлого. Но какая-то нотка недосказанной истории всё равно застыла в пространстве и что-то беспрестанно цеплялось за глаз, раздражало его. Немного запоздало до Диппера дошло: окно, его форма.
- Господи, я и забыл, как много здесь треугольников, - нервно хихикнул Пайнс и постарался больше не думать об этом. Возможно, сегодня ему даже не придется идти в лес, чтобы убедиться: фундаментальное свидетельство об их персональном ‘долго и счастливо’ всё ещё неподвижно зарастает мхом и забвением.
Как же Диппер мечтал об этом самом забвении.
Не сказать, чтобы он вспоминал о Билле Сайфере часто, но лихим словцом покойнику доставалось всякий раз, когда Диппер просыпался в холодном поту. Его раз за разом преследовали картины, сюжеты Странногеддона, которых никогда не было. Что парадоксально, чем старше он становился, тем более красочные картины выходили из-под пера его подсознания. Пайнс списывал всё это на стресс и волнение перед грядущей поездкой на масштабное поле битвы. Но, рассуждал он, человеческая психика – штука крепкая. По крайней мере, он очень сильно хотел в это поверить. Пожалуйста.
Лоскутное одеяло первого июля состояло исключительно из ярких фрагментов-кусочков: возгласы Сьюзан, доброжелательное порыкивание Гренды, звуки банджо МакГакета, закатные краски, росчерк огненно-рыжей копны Венди… Голова кругом шла, удивительно как ещё не лопнула.
Когда на горизонте только-только намечались первые звёзды, к ним в комнату заглянула Венди. Вид её, конечно, совершенно точно не намекал на наличие у неё фляжки с горячительным. И абсолютно точно Зус, Пацифика, Гренда, Кэнди и пара тройка бутылочек тёмного нефилтрованного не могли ждать их на крыше Хижины Тайн. Нет, пфф, ничего подобного. Но люк, ведущий наверх, очень удачно оказался закрыт снаружи, чтобы никто из бдительных стариков не пришёл на запах спиртного. В равной степени никто не хотел как делиться, так и прекращать тихое торжество в честь прибытия близнецов.
После второй бутылки и глотка огненной воды из фляги Кордрой Диппер вполне явственно ощутил собственное опьянение: голова была невыносимо лёгкой, язык слегка заплетался, а мир уже не виделся хитросплетением консперологических теорий и дрёмой мистических тёмных сил – было небо, было удушающе много воздуха и безмятежная уверенность в том, что завтра будет, и будет оно великолепным, как… как рождение новой звезды. Алкоголь всегда плохо сочетался с усталостью, молодым организмом, который совсем не умел расщеплять спирты по уму.
До своей комнаты близнецы шагали уже не столь уверенной походкой, то и дело цепляясь то друг за друга, то за стены. Мейбл сдавленно и визгливо хихикала каждый раз, когда сталкивалась с Диппером, а Диппер едва находил в себе силы, чтобы не расхохотаться в голос - ему тоже было очень забавно ощущать себя хаотичной молекулой в каком-нибудь Броуновском движении, но плюс молекул состоял в том, что они не рисковали получить на орехи от строгих прадядь.
В комнату они ввалились с необычайной грацией слонов в посудной лавке. Замерли, переглянулись и синхронно прыснули. В кровати рухнули прямо так, не раздеваясь. Стоило только голове Диппера коснуться подушки, как он заснул, словно в бездонный колодец ухнул. Сестра, кажется, что-то бессвязно лепетала ему, но что именно он уже благополучно не услышал.
…Сначала его ослепило, он даже успел испугаться. Перед ним разверзнулся совершенно голый пейзаж: белое выгнутое небо, плоское море, проваливающийся песок под ногами и пылинки, разлетающиеся от легкого дыхания.
Это, конечно, глупости. Пустота вовсе не белого цвета, как и вода совсем не прозрачная, если разобрать её состав по изотопам. С другой стороны, лично он никогда не имел дела с Пустотой, а все его взгляды на ней – всего лишь плоды собственного воображения и представления, не более того. В конце концов, миру совсем не обязательно подгонять себя под представления Диппера Пайнса о нём, это было понятно уже очень давно.
А тишина давила на уши неестественным тяжким прессом.
Это отчетливо напоминало ему начало какого-нибудь новомодного приквела к фильмам о Фредди Крюгере. Только этот очаровашка с обваренным лицом и стильным свитером не появлялся в поле зрения, как бы Диппер ни выворачивал шею в разные стороны. Вокруг было Ничего и Никого. Так, наверное, высшие силы наказывают юных алкоголиков за злоупотребление, но что-то точило изнутри дрвоточцем-жуком – неясное беспокойство, тугая тревога. Пайнс ощущал себя зверьком, которого загнали в огромную клетку, полную опасностей и ужасов. Это тоже было совершенно по-дурацки, в конец концов – это всего лишь сон, чего ему стоит бояться?