Бывают дни, когда мир красочный и свет заливает его. Кажется новым, как только что купленный автомобиль. И аромат другой, и мир прекрасен. И все хорошо. Когда тебе - семнадцать, за окном - март, а в душе - ромашки. Я училась на психолога, снимала комнату с подружкой. Ее звали Сью. С темными волосами, с медовыми глазами с вкраплениями зеленого, была похожа на ангелочка. Она не храпела по ночам, но не верила в Бога, мужчин и любовь. Мы с ней говорили на французском, когда кто-то отчаянно не нравился, посещали пары по кулинарии, этики и эстетики; если мороженое ведерками, когда ее в очередной раз постигало разочарование или мое сердце было поймано в капкан. "Он отчаянный, Сара. Отчаянный и окаянный".  Мы с ней часто сходились в споре, последствия которых были для нас глобальными. Сью сердилась ровно восемнадцать минут, говоря, что дольше злиться не умеет на меня. Ходила по комнате, слишком громко шаркая ногами. Мы много смеялись, посещали большое множество студенческих вечеринок, различных выставок. Сью с ума сходила по джазу, играла на скрипке. Нам нравились разные мужчины, но мы сошлись во мнении, что привлекает лишь ум. [ Так скажи, дорогая, отчего твой мир сошелся клином на маменькином сынке?] Часто она уходила с пати не одна. "Сара, у него голубые глаза и большой член". Все чаще на утро забывала их имена, не перезванивала, при встречи делала вид, что не знакомы. Я не осуждала, никогда. Она была моей первой и лучшей подругой после Лорел, которой вверялись все самые потаенные тайны и желания. Сью знала, что работать в баре, мне нравилось. Что если я нуждалась в деньгах, я одевала черные кожаные обтягивающие джинсы и блузку с глубоким декольте. Все, кто приходил в бар, были болтливы, зачастую пьяны, в глазах - звезды от выпитого, беззастенчиво пялились на выпирающую грудь дамочек. Но один отличался. Он всегда молчал, улыбался. Платил много, заказывал лишь кофе. А через месяц его нашли в туалете нашего общежития с иглой в руке. Передоз. Он просто сломался. Однажды решил, что с него хватит проблем, жизни, воздуха. А я даже не знала его голоса и имени. Моей третьей подружкой была Мила - невероятно красивая, отдала свое сердце немногословному и грубому Тиму. Три мушкетера. Лаванда, корица и паприка. Тогда казалось, что мир как на ладони, а мы - пушинки. Солнце никогда не потухнет, мир - не протухнет.  Она прощала парню все - его истерики, измены и побои. Однажды, выходя из бара, я застала их. Мила, с окровавленным и опухшим лицом, вся в крови и глаза ярости Тима. В такси девушка плакала, говорила, что любит его. Я не вызвала копов, но на следующий день подстерегла Тима в пустом в переулке, но нежнее с Милой он не стал.
Сью знала насколько сильно я утонула в Олли. Знала, как поступаю с сестрой. Она не осуждала, лишь звала в Италию на пару недель, что бы дурман и пыль от Куина рассеялась, а на сердце улеглась хрустальная крошка. Она была моей лучшей подругой, моей идиллией, гаванью. 
Я ходила по четвергам в церковь. Два или три раза в год, но обязательно по четвергам и по вечерам, считая, что тогда Он разгружен и готов на разговоры. Будущий психолог должен отрицать подобное и считать Бога выдумкой и суеверием. Мне не нужна была кушетка, бутылка мартини и пара подруг, всего лишь разговор по душам с Ним. Он был моим молчаливым и тихим слушателем.
А сейчас я не верю в Него. Он не забрал меня к себе, тогда когда я, подобно подхваченному ветром воздушному шарику, болталась среди бескрайнего пространства вод. Послал мне желтую птичку в качестве знака надежды. Обессиленная, я пыталась дотянуться к ней, но опаленная солнцем и пребывая на грани между-между и скорее ближе к смерти, мое сознание поглотил мираж. Птичка оказалась лишь картинкой моего разума и ее трель - отголосок прошлого. Десятилетняя девочка, весело пляшущая перед клеткой. Желтая канарейка лучше любого кота. Я была проглочена тьмой, перемолота на жерновах и выплюнута. В ушах стоял шум волн, которые не убаюкивали, уносили меня дальше. Была настолько слаба, что не могла пошевелиться и разрешить морскому дьяволу поглотить меня.
Он оставил меня на том ужасном корабле, полным криков и отрезанных частей тела. Несчастные, которым кололись различные вирусы, отрезались органы и части тела, до сих пор мне снятся. Я от них отмахиваюсь. Идите к черту. Я выживала как могла. Все делалось без анестезии для достижения большего эффекта. Опыты во благо спасения. Мы не вывели вакцину от смертельных болезней, находили лишь новые. На лицах пациентов читались ненависть и гнев, реже - безразличие, еще реже - желание жить. И каждый из них сходился во мнении, что если им предоставится такая возможность, они убьют меня. С каждым прожитым днем я убивала жалость к ним. Руки не дрожали, когда я подавала скальпель или зажим. Страх оказаться зажатой резиновыми ремнями был велик. Каждый день я убивала себя. Где ты был, Бог?
Бывают дни, когда я желала умереть. Обессиленная, лишенная надежды, я балансировала на грани - между мирами, между смертью и жизнью и молила, когда наконец-то небеса пошлют мне спасительную молнию, что ужалит прямо в сердце. Но пока перед глазами маячили рой мух и звездочек, а шум волн плавно переходили в чьи-то голоса.
- Кто-нибудь? Помогите! - Осуществляю слабую попытку подняться и закричать. Но голос слаб, я едва сама себя слышу. И возможно те силуэты, что виднеются вдалеке плод моего умирающего мозга.