Ральф прикрыл глаза, откинулся на спинку стула и стал медленно считать. Это очень редкое но четкое состояние, пробирающееся под кожу холодными иглами. Кого-то приведут. И не просто в Дом, а к нему. За годы в этом месте Ральф научился чувствовать, как разряжается, а затем накаливается воздух в его кабинете с каждым шагом того, кто попадет под черное крыло. Дом любил тех, о ком он обязан был заботится. Псы, Крысы и Фазаны, все эти группы других детишек, могли лезть на стены, прятаться за книги, устраивать разборки, но те, кто толкали жизнь Дома, неизменно оказывались в двух группах. Его группах. В которую на этот раз? Несуществующие пальцы заныли,а телефон в кабинете, что уже превратился в его спальню, вдруг вздрогнул и взвыл, разрывая тишину требовательным звоном. Акула...
Он уже не всегда вспоминал, как зовут воспитателей на самом деле. Как зовут детей по паспорту. Все они превратились в Акул, Душенек, Крестных и Шерифов. Да и сам он растерял свое имя, оставаясь неизменно Р Первым. Но сейчас Ральф не торопился. Почему-то Р Первому не просто хотелось послать директора подальше - ему не хотелось к нему идти. Но телефон надрывался над ухом, призывая, заклиная. Ральф поднял трубку и тут же опустил, второй рукой шаря по столу в поисках наушников. Волков. Моя фамилия Волков. Мысленно буркнул он детским амулетам на стенах и и включил на полную мощность старенький плеер, выходя на годами протоптанную тропу в коридоре. Он не хотел сейчас слушать Дом, ведь хотя бы иногда можно пропасть в собственные мысли, хотя бы на три минуты?.
Как с утра набежали тучи,
А теперь светит месяц ясный.
Горько плачет краса-Маруся,
Только это теперь напрасно.
Парень статный, хмельное лето,
Да под осень пришла повестка,
Сколько песен об этом спето,
Нахрена же такая песня?
Хрипло выдавал старый плеер. Что же означало это нежелание? Ральф привык к тому, что случайных ощущений здесь быть не может. Он и так слишком старый для сказок Дома, слух не тот, нюх другой, так что приходится хвататься за любую подсказку. Р 1 бросил взгляд на стены коридора и чуть не вздрогнул, черная перчатка потянулась к надписи и тут в него со всей силы врезался один из Логов, мальчишек, что носили слухи со скоростью ветра и задыхались от желания выдавить самыми первыми самую дурацкую новость.
- Ох, простите!
- Смотри, куда идешь. - буркнул, не снимая наушников Ральф.
- Слушайте, что не хотите! - весело крикнул Лог, перекрикнув наушники и нырнул за угол.
Показалось? Ральф обернулся на стену. Исчезло. Вот дьявол. Пальцы упрямо легли на испачканную, изрезанную стену, пытаясь среди витееватых узоров слов выловить то, что точно предназначалось для него.
Звезды светят, девчонка плачет,
А парнишке другое снится:
Автомат, да вагон удачи,
Чтобы бой, чтобы ветер в лица,
Чтобы он да удар пропустит
Не бывало еще ни разу.
Завтра встанет, да песню в зубы,
Мать обнимет, да прыгнет в ГАЗик.
Нашел! Среди разноцветных посланий было одно, выведенное темно-зеленым маркером, практически изумрудным. Маленькая рука писала эту строчку так изящно и так не к месту, что остальные громкие вопли главной газеты Дома практически уничтожили фразу. А может и специально спрятали от ненужных глаз, чтобы в нужное время, в нужном месте...
И вместо прощанья махнув из окна загорелой рукой
Рванется туда, где в дыму и слезах начинается бой,
Где звезды горят вместе с небом, от дыма не видно ни зги,
Где за лесом речка, за речкою фронт, а за фронтом враги.
Ральф все-таки смог прочитать. Враг навсегда остается врагом, не дели с ним хлеб, не зови его в Дом
Даже если пока воздух миром запах,
Он, хотя и спокойный, но все-таки враг. - грустно вторил женский голос в наушниках.
Если он, как и ты, не пропил свою честь,враг не может быть бывшим, он будет и есть. - продолжал читать Ральф
Будь же верен прицел, и не дрогни рука,ты погибнешь, когда пожалеешь врага. - допевал голос.
Дьявольщина! Даже для него это было уже слишком. Ральф отпрыгнул от стены как ошпаренный, правда, тут же оглянулся не заметил ли кто такого маневра воспитателя. Конечно, можно было бы говорить, что просто кто-то тоже слушает такие же песни, но только слишком уж много неприятных совпадений за пару минут, слишком упорно все вокруг вторит ему.. о чем?
Автомат, да вагон удачи,
Только парень опять не весел...
Письма ходят, девчонка плачет
Добавляя куплеты в песню.
Уже год идет наступленье,
И пылают чужие хаты,
Враг бежит, но что интересно,
Что похожи вы с ним как братья.
Ральф вздохнул и пошел вперед, надо все же подняться в кабинет директора, будь он неладен. Это было ужасное место. До отвратительного казенное, за исключением огромного, просто поражающего воображение огнетушителя, что висел прямо над директором и много лет грозился рухнуть на голову этому пожилому, хитрому и нудному человеку. Но на фоне красного дутого монстра мерк и акула и коричневые стены и зеленое сукно на его столе. Меркли даже новенькие - взгляд не мог задержаться на чем-то ином, кроме как на этом огнетушителе. Ноги несли Ральфа к этой старенькой двери и королю без власти по коридору мимо Четвертой группы дверей который вырвался с гиканьем Шакал-Табаки, гремя своим Мустангом, коляской, на которой был навьючен маленький блошиный рынок, а в нутре логова Четвртых слышен был раздосадованный вой Черного. Шумят как обычно. Четвертая группа была самая немногочисленная, самая разношерстная и наиболее опасная. Эти детишки могли уничтожить этот маленький день под риском выпуска за стены Дома. Спалить, убить, усыпать, устроить кровавую бойню. И не надо говорить, что Ральф нагонял краски. Позапрошлый выпуск самоубийц и прошлый с бумажным корабликом, плавающим в крови воспитателя, давали ему полное право так считать. Впрочем, Ральф не демонизировал детей, иначе бы давно отправил их подальше. За этим риском скрывалась и другая, светлая сторона и Р 1 позволял себя кусать и строить свой мир, потому что для них, ненужных в Наружности, этот выход в другую жизнь был часто единственной дорогой.
Как и ты дрался с пацанами
Со двора, руки разбивая,
Провожали его ребята,
И девчонка его, рыдая,
И обидно, что случай дался б,
Он бы бил бы тебя с лихвою –
Коль однажды врагом назвался,
Будь хотя бы врагом-героем.
Дверь в Четвертую исчезла, а за ней выпрыгнула другая, темная, ещё одно окно к его воспитанникам. Здесь жила Третья группа, они же Птицы. Только у Четвертых не было общего прозвища, что было показательно. Птицы же.. Они выглядили довольно мирными, только странными. Мрачные и тихие, ряженые в вечный черный траур, Птицы возглавлялись хромым Папой Стервятником, который в свои 17 выглядел настоящим отцом всех обездоленных, плачущим горькими слезами и поедающим свою жертву с глубочайшим сожалением. Это их удивительная черта, его воспитанников, выглядеть старше. Кстати, Стервятник.. Ральф, в каком-то смысле, дружил с этим парнем и невольно попытался найти его, но стремянка, на которой он обычно восседал, оказалась пуста. И вообще никого не было. Только цветы. Бесконечные цветы в их комнате, в память о том, по кому Птицы носили траур. Он любил цветы.
Ещё один дурной знак. И куда их всей стаей понесло? Но разбираться куда улетели Птицы времени не оставалось и Ральф пошел дальше, уже стараясь не задерживаться ни у тоскливых Псов, лишенных вожака, ни у безумных Крыс, влезающих в очередную свору, не даже рядом с тишайшими Фазанами, старавшимися не видеть ничего, что происходит в Доме. Дети платили ему тем же, особенно не обращая внимания на Р 1, прекрасно зная, что этот взрослый оставит детские разборки на волю детей.
И вместо проклятий ему посвящая живые стихи
Смеешься о том, что не смерть бы, а водку из этой руки.
Дрожит в амбразуре закат, и ухмылка ползет по щекам,
Как славно бы выпить сейчас по сто грамм таким лютым врагам...
Взрослые всегда считались врагами, этакими посланниками из Наружности. Детям платили таким же отношением и два лагеря старались не встречаться друг с другом надолго. Учителя менялись, на своей памяти Ральф мог припомнить уже третью смену, включая директора. И только он, попавший сюда ещё юным выпускником, превратился во что-то непонятное. Слишком чужое и близкое одновременно для всех. Впрочем, Ральф знал одно - только он мог общаться на равных с Наружностью, отгораживая ее от Дома. Видимо затем и был он нужен этим детям. Защитником и сторожем. Что-то подсказывало Ральфу, что он им останется навсегда.
Это присказка, а не сказка,
На войне горе воет волком.
Слово «лирика» здесь опасно,
Тот, кто ноет, живет не долго.
Дан приказ – он оборонялся
В темноту по тебе стреляя,
По горам ты за ним гонялся
По себе его вычисляя:
Те же жесты, одни привычки,
Боже, может и вправду братья!
Не убить – самому не выжить,
Ох придти, расспросить бы батю...
А в прицеле дрожало небо
Слез не пряча. И бой был долгим.
Жаль, что он тебе другом не был.
Ты сильнее. И слава Богу.
Вот он уже и на этаже директора и других воспитателей. Ральф-то жил с детьми, остальные на такой риск не шли. Здесь Дом уже был немного не Домом, поступаясь со взрослой жизнью, превращаясь на один коридор во что-то цивильное и даже довольно пристойное. Как ни странно и здесь темную фигуру никто не замечал - воспитатели, кроме Шерифа, конечно, давно привыкли к нелюдимости Ральфа, хотя на самом деле ему просто не нравился тот контингент, что составлял этот набор учителей. В прошлом и позапрошлом выпуске было довольно много хороших преподавателей, но те, что остались на сегодня были сплошь дрянь, пристроившаяся на удобную работу. Всерьез их воспринимать было сложно. Дом, казалось, шел за Ральфом тенью и воспитатель открыл без стука дверь в кабинет Акулы.
И вместо молитв к небесам посылаешь последний патрон –
На память о том, кто был честен и смел, но назвался врагом.
Ну вот и закончилась песня, и в общем, закончился бой.
Ну что же ты грустен, приятель, теперь твоя правда с тобой...
В дверь вошел высокий мужчина лет тридцати пяти, в чистой, хотя и старой форме. Поношенные, но идеально начищенные тяжелые ботинки, черные военные штаны и рубашка делали его похожим скорее на тренера, чем на воспитателя, тем более что Ральф имел привычку закатывать рукава рубашки и носить кожаные перчатки. Последнее были нужны отнюдь не для устрашения - так он скрывал отсутствие двух пальцев на левой руке. Тем не менее взгляд у Ральфа был далеко не дружелюбный для того, кто видел его в первый раз. Тяжелый это был взгляд, как будто кто-то кошкой хотел подцепить твою душу, вынуть да и посмотреть что там на самом деле. Темные короткие волосы не скрывали седые пряди и никаких опознавательных знаков. Ни пряжки какой-нибудь заметной, ни значка, ни жетона, ничего чтобы как-то выделялось среди этой черноты, словно тень ожила, встала в свет и ухмыляется. Таким до сих пор воспринимал Ральфа и директор, тот, кого даже воспитатель звал Акулой. Он так и не рассмотрел ничего под этим темным туманом, как и не замечал, что вместе с воспитателем словно дохнуло сыростью Леса и в казенный кабинет зашло ещё что-то.. Посмотреть.
- Сколько можно тебя ждать?! Я ведь понял, что ты бросил трубку! Вот уволю тебя, если ещё раз..
- Не уволишь, скоро выпуск. Привет. Что, у нас новенький?
- Ага, забирай его и пристрой к своим. Как мне все это надоело, все совсем обнаглели.- Акула поднялся из-за стола, взгляд воспитателя неизменно проследовал к огнетушителю, в немой надежде, но тот гордо висел и Акула, подхватив чемодан бросил Ральфу ключи.
-Я в отпуск, ты за главного, даже не думай две недели мне звонить!
Оппа... Этого Ральф не ожидал. Как не ожидал, что Акула действительно бросит ключи, схватит чемодан и унесется, словно заколдованный в закат. Да что сегодня со всеми происходит. Посмотрев на ключи, Ральф перевел взгляд на новенького и криво усмехнулся.
- И тебе привет. Как тебе наш директор?
Враг навсегда остается врагом,
Не дели с ним хлеб, не зови его в дом,
Даже если пока воздух миром запах,
Он, хотя и спокойный, но все-таки враг.
Если он, как и ты, не пропил свою честь,
Враг не может быть бывшим, он будет и есть.
Будь же верен прицел, и не дрогни рука,
Ты погибнешь, когда пожалеешь врага.
Допев, плеер выключился, оставляя Ральфа с неприятным чувством того, что происходит какое-то откровенное безумие.
Отредактировано Ralph (2016-05-11 00:21:34)